Возвращение весны - Страница 23

— Нет, это сейчас пройдет… Мы должны ехать, не то Пьетро может расстроиться, а он уже почти оправился. Его состояние стало намного лучше, ты не находишь?

С полминуты Лука молча смотрел на нее, а когда заговорил, то в голове его звучала сталь:

— Ты все еще нужна ему, Эми. Я это знаю, знаешь и ты, что бы ни говорила. Ты не должна бежать отсюда.

— Бежать? — Охватившая ее ярость поглотила последние остатки слабости. — О чем ты говоришь?! — с жаром воскликнула она. — Если помнишь, я приехала сюда по собственному желанию и осталась только из-за Пьетро, несмотря на то что в Англии меня ждет работа… и другие дела.

— Весьма тебе признательны, — язвительно заметил он.

— И есть за что, — с горечью констатировала она. — Не думаешь же ты, что пребывание здесь доставляет мне удовольствие? Оно мне ненавистно! Мне ненавистен ты! — Это была отчаянная попытка убедить не только его, но и себя.

На какое-то мгновение Эми показалось, что она увидела в угольно-черных глазах вспышку боли, но все произошло слишком быстро… Ей просто показалось — вот и все.

— Потише, пожалуйста, — бесстрастным голосом проговорил Лука. — Пьетро не должен страдать из-за того, что ты не умеешь держать себя в руках. Можешь думать обо мне все, что угодно, но не надо обременять этим мальчика… Я был о тебе лучшего мнения, Эми, — добавил он тоном, каким говорят с нашалившим ребенком.

На мгновение Эми себя им и почувствовала: Лука прав, ее поведение непростительно. К счастью, он загораживает ее от Пьетро, а громкие звуки включенного приемника не позволяли мальчику слышать их разговор. Облизнув пересохшие губы, она попыталась успокоиться.

Что с ней творится? Слова вырвались у нее прежде, чем она успела подумать.

— Извини. — Внезапно ей опять захотелось заплакать, но Эми скорее предпочла бы умереть на месте, чем выказать перед ним подобную слабость. — Мне не стоило говорить этого.

Она не могла знать, какой хрупкой и воздушной, смущенной и несчастной показалась вдруг человеку, смотревшему на нее с высоты своего роста, поэтому очень удивилась, когда в следующее мгновение Лука на миг привлек ее к широкой, надежной груди и мягким, глубоким голосом сказал:

— Ты раздираешь себя на части, малыш. Какой в этом толк?

Не успела Эми ответить, как он уже отстранил ее, вновь напустив на себя привычный властный вид.

Оказавшись в машине, Эми обнаружила, что вся дрожит. Стоило ему привлечь ее к себе всего на несколько мгновений, и тело ответило на знакомые прикосновения и запах с такой силой, что это обескуражило женщину.

Ей отчаянно хотелось ощутить его руки и губы, гладящие, ласкающие тело, пробуждающие неодолимое желание полностью отдаться наслаждению. И именно с этим тайным желанием ей приходилось бороться днями и ночами — ночами особенно — все две недели, которые она провела здесь. Потому что наряду с образами счастливого прошлого в ее мозгу все время возникала другая картина — Лука и Франческа, сжимающие друг друга в объятиях, охваченные страстью. Уверял ли он ее в своей любви? Эта мысль была не новой для Эми, но действовала всегда ошеломляюще. Вероятно, весьма вероятно, тоскливо думала она.

По дороге в Бонассола Эми не вымолвила ни слова. Но ее молчание было не очень заметным, так как Лука все время оживленно болтал с Пьетро.

Он шутит и смеется, словно ему нет никакого дела до ее терзаний! Очевидно, так оно и есть, с горечью подумала Эми. Он предал ее, а страдает по-прежнему она одна. Это просто несправедливо. Хотя жизнь — вообще несправедливая штука…

На уютной вилле друзей Луки, расположенной в живописных окрестностях Бонассола, Эми получила очередной удар. Когда-то она пару раз встречалась с Массимо, Софией и Антонио. Все трое были ей очень симпатичны, но, пройдя во дворик, защищенный от жгучих лучей солнца пологом густых виноградных листьев и окруженный магнолиями и цветущими олеандрами, она обнаружила там кое-кого еще.

— А это Джакомо, — сказал Лука, после обмена приветствиями взяв из рук Софии шестимесячного малыша. — Эдакий толстяк, — шутливо добавил он, не спуская при этом глаз с Эми, и она поняла, что от него не ускользнуло появившееся на ее лице выражение боли и смятения. — Держи!

Он сделал это намеренно, подумала она, инстинктивно протягивая руки, чтобы принять ребенка. После смерти Доменико ей было невыносимо иметь дело с младенцами — любыми младенцами, — и она не держала их на руках с тех пор, как вся в слезах в последний раз баюкала своего умершего сына, пока его у нее не забрали.

Эми смутно помнила, как София поспешно проводила мальчиков в дом, оставив ее наедине с Лукой, и как тот заботливо усаживал ее в большое плетеное кресло, но все ее внимание было приковано к ребенку, спокойно спавшему на ее коленях.

Он был прекрасен! Эми, не отрываясь, смотрела на густые, загибающиеся вверх ресницы, на мягкие младенческие щечки и маленькую ручку, словно подпирающую пухлый подбородок, на крохотные полупрозрачные ноготки. Такой хорошенький… Доменико, о, Доменико…

— Мы с ним еще увидимся.

Голос Луки звучал низко и хрипло, и, подняв голову, она увидела, что его щеки тоже мокры от слез.

— Ты в это веришь? — срывающимся шепотом спросила она. — Действительно веришь?

— Всем сердцем. — Он слегка прикоснулся к темным кудряшкам на макушке младенца. — Когда-нибудь мы воссоединимся. Эта жизнь промелькнет как мгновение, но сейчас нужно жить.

— А тебе кажется… что я не живу, верно? — задумчиво спросила она. — И поэтому ты задумал все это?